|
последние статьи >>
полный список статей >>
статьи категории Персоны >> |
Олег Рыбкин: «Я не подыгрываю зрителям» |
 Красноярский режиссер Олег Рыбкин привез на VIII Международный рождественский фестиваль искусств спектакль «Чайка» и провел творческую встречу со зрителями.
12.12.2009
Категория: Персоны
|
Международный Рождественский фестиваль искусств подарил местным театралам встречу с режиссером Олегом Рыбкиным, чья творческая связь с Новосибирском формально была разорвана еще семь лет назад, но на эмоциональном уровне по-прежнему осталась нерушимой.
 Говоря о давно бывшем режиссере «Красного факела» Олеге Рыбкине, мы неизменно добавляем «наш» или «свой», хотя он давно ставит для «чужих» и очевидно не горит желанием вспоминать свое новосибирское прошлое. Есть вещи, которые невозможно простить, и имена, которые невозможно забыть. На творческой встрече нынешнего главрежа Красноярского драматического театра имени Пушкина с новосибирскими критиками и журналистами в справедливости этой аксиомы мог убедиться каждый.
Олег Рыбкин впервые появился в Новосибирске в 1995 году как наиболее продуктивный режиссер фоменковского курса, составивший первый призыв и славу Мастерской. Буквально два года спустя, в 1997 году, он возглавил бывший «сибирский МХАТ», став едва ли не самым молодым и самым признанным главрежем в стране. Это был во всех смыслах «серебряный век» новосибирского «Красного факела» — бурный, непредсказуемый, обсуждаемый, гениально трансформирующий традиции «золотого века» в новые, не всеми принимаемые, но, бесспорно, необходимые XXI веку формы. Олег Рыбкин вдохнул в театр новую жизнь, первым из новосибирских режиссеров номинировался на соискание национальной театральной премии «Золотая маска» и обнаружил редкое умение ставить необычную и шокирующую западную драму, какого не было ни у одного режиссера за Уралом. А в 2002 году его ушли, желая всего ничего — «жить по средствам», то есть без творческих амбиций, зато с полным аншлагом.
Залы теперь периодически полные, а Рыбкин приезжает в Новосибирск со своими новыми подопечными — актерами Красноярской драмы. Привозит чеховскую «Чайку», которую артисты играют на сцене «Красного факела» и на которую критикам не дают билетов. От этих знаковых совпадений-несовпадений — комок в горле. Говорят, спектакль умирает только тогда, когда уходит из жизни последний его зритель. Рыбкинских спектаклей в Новосибирске уже нет, но неушедших зрителей — сотни. И в памяти ничего не стерто. Только обидно, что этот талантливый человек с интеллигентными манерами и грустными глазами много и с удовольствием говорит о «чужом» театре
— Олег Алексеевич, после «Красного факела» вы долгое время работали приглашенным режиссером, что вас заставило осесть в Красноярске?
— Был период, когда мне не хотелось заниматься одним театром. Хотелось поездить и немного избавиться от того груза ответственности, который всегда лежит на главном режиссере. Это же понятно. Приезжаешь в театр, в котором перед тобой стоит всего лишь одна задача — поставить спектакль. Тебя все любят, ты избавлен от объяснений с артистами и никак не связан с репертуарной политикой. Вот и мне захотелось ни за что не отвечать, просто ставить спектакли и уезжать прекрасным и всеми любимым человеком. А потом стало скучно от свободного полета. В том же «Красном факеле» была определенная творческая позиция и понимание городом того, что я делаю, а когда спектакли разбросаны по стране, этого просто не может быть. В это время я прилетел в красноярский театр ставить спектакль «Таланты и поклонники». Этот театр для меня тоже много значит: когда-то я ставил там свой дипломный спектакль «Свадьба Кречинского», неплохо знал тамошнюю труппу. В общем, решил остаться.
— Говорят, именно вы вернули Красноярской драме зрителя и привлекли молодую публику.
— У любого театра бывают взлеты и падения, периоды озарения и периоды затемнения, может, так и было, как говорят. Исторически так сложилось, что, в отличие от Новосибирска, где в свое время оказалось много творческих лидеров, способных создавать и управлять театрами, Красноярск творческими лидерами оказался обделен. Театр имени Пушкина был и остается градообразующим театром, поэтому и публика там достаточно консервативна — тамошние зрители традиционно ходят в «Пушку». Что касается современного зрителя, то я просто сделал несколько спектаклей, которые не пытаются идти на поводу у молодежи, но отвечают потребностям молодого зрителя, воспитанного не столько на театре, сколько на других видах искусства, и обладающего гораздо большей степенью информативности, нежели старшее поколение.
— Ваши спектакли называют бомбами, которые вы забрасываете в захолустье, отмечают провокативность и невозможность однозначного восприятия.
— По этому поводу расскажу историю. Мы со спектаклем «Чайка» приезжаем в Ярославль на знаменитый Волковский фестиваль, играем в одном из старейших театров России, откуда, собственно, и пошло русское драматическое искусство, и после первого акта, во время перестановки декораций, рядом со мной появляются две женщины со странным выражением лица. Я сразу заподозрил что-то не то, а они спрашивают: «Вы режиссер?» Я говорю, мол, да, я. «Так это вы поставили эту гадость? Так это вы надругались над Чеховым? Да кто вам дал право?! Да что вы вообще сделали?!» — начинают кричать они. Их ор раздавался по всему волковскому театру в течение 15 минут. Они говорили одновременно и одинаково. Бывает и такое восприятие. Я надеюсь, новосибирский зритель будет более адекватен. Главное прийти на этот спектакль с непредвзятым отношением.
— Почему вы поставили именно «Чайку»?
— В «Чайке» сошлось очень много важных для меня тем — и тема любви, и тема предательства, тема вещей, которые связаны с моим интересом к глубинным основам человеческой психики. Есть книги, которые толкают тебя, что делать. Для меня такой книгой стали неопубликованные письма Чехова, в которой Антон Павлович предстает не ангелом в очечках, не лицом русской интеллигенции, а человеком со страстными, я бы даже сказал, эротическими страстями. Все вместе это и сложилось в «Чайку».
— Как вы выбираете пьесу для постановки?
— Я всегда выбираю по ходу. Иногда меняется труппа, иногда приходит актер, на которого хочется ставить что-то. Я, слава Богу, могу с легкостью менять свои постановочные планы. Опять же есть такая вещь, как государственный заказ. С одной стороны, прекрасно, когда ты должен выдать план работы театра на ближайшие полтора-два года и поставить ряд финансируемых Министерством культуры вещей. Чаще всего это общепроходные названия, значимость которых приходится доказывать зрителям. С «Чайкой», к примеру, так все и было.
— Как складываются взаимоотношения вашего театра с современной драматургией?
— Сейчас мы, как и многие другие театры, в поиске современной пьесы. У нас есть фестиваль современной драматургии «ДНК», в котором принимают участие ведущие театральные критики России и множество молодых драматургов. Критики из 250 названий отбирают 10–12 лучших. А это лучшее в формате читок, или, как я их люблю называть, прочтений, мы показываем зрителям. Таким образом мы проверяем реакцию публики на то, что можно ставить, а что, может быть, и не надо. Еще у нас есть особая вечерняя программа, которая идет ближе к полуночи и пользуется огромной популярностью, — «Запретный плод». Там используется ненормативная лексика, но мы считаем, что это должно быть. Есть авторы, которые не представляют свое выражение без всем известных слов. Впрочем, проблема с современной драматургией все равно остается нерешенной. Можно найти сцену для малой сцены, но очень сложно подобрать современную пьесу для большой сцены.
— Вы упомянули о нецензурной лексике. Вы используете мат в своих постановках?
— Мат на сцене я использую с нескрываемым удовольствием, но злоупотреблять им не вижу необходимости. Подобного рода лексика возможна только в экспериментальном, специально отведенном заповеднике. В небольшом пространстве сцены, куда придут люди, которые хотят это услышать. А огромный зал, в котором могут оказаться люди совершенно не при делах, для этого не подходит. Я не думаю, что современный российский театр должен заниматься именно пьесами, написанными подобным языком. В красноярском театре, к примеру, на малой сцене мы занимаемся этим, а на большой — ставим Бунина в классической интерпретации, где другие чувства и другой язык.
— Какими качествами должна обладать пьеса, чтобы вы решили ее поставить?
— Для меня важны три части — сюжет, композиция и язык. Драматургия должна быть хорошо продумана, содержать интригу, иметь разбивку и развитие конфликта и излагаться интересным языком. Как худрук фестиваля я вынужден прочитывать огромное количество текстов. Есть пьесы, которые отвечают одним или двум параметрам. Например, написаны очень интересным языком, но абсолютно рыхлые в структурообразующей части. А стопроцентное совпадение случается не часто.
— Как художественный руководитель вы вмешиваетесь в работу приглашенных режиссеров?
— В отличие от многих художественных руководителей, в моем театре я не вмешиваюсь в работу приглашенных постановщиков. Конечно, это с моей стороны халатность. Я это признаю. Но я не собираюсь изменять этому принципу. Мне кажется, что каждый художник сам отвечает за свою работу. Он сам подписывается на афише своим именем. Театральный мир достаточно замкнутый и не очень большой, поэтому обо всех наших удачах и неудачах, как правило, узнают все и очень быстро.
— Как вы работаете с артистами?
— Меня часто упрекают в том, что я вообще с ними не работаю. На самом деле это такая непростая симбиозная вещь. Если находятся общий язык и понимание, то работается очень легко, если нет понимания, а есть сопротивление, то работаем на сопротивление, но хороших плодов это не приносит. Только взаимные мучения.
— По какому принципу вы проводите распределение ролей?
— Я очень долго и мучительно делаю распределение ролей. Для меня это крайне важный момент постановки спектакля. За всю свою не столь большую, но и не самую маленькую практику (а это 47 спектаклей в самых разных театрах) я сделал, может быть, две или три замены — когда понимал, что мы ничего вместе с артистом сделать не можем и дальше работать просто бессмысленно.
— Вы стараетесь угодить публике?
— Обращаясь к «Чайке», у меня часто спрашивают: «Зачем вам столько эротических сцен? Не подыгрываете ли вы зрителям?» Не подыгрываю. Потому что не считаю зрителя глупее тех людей, которые находятся по ту сторону рампы.
— Как относятся ваши сегодняшние коллеги по сцене к экспериментам?
— С момента моего прихода в театре установились достаточно внятная демократичная атмосфера и обстановка. На этом балансе взаимного доверия довольно легко существовать. У нас большая труппа, разные поколения, и старшее поколение понимает не хуже молодых. Нормальный актерский драйв при полном понимании ситуации.
Юлия Щеткова,
«Новая Сибирь»
Читать по теме:
Прекрасное далеко, не будь ко мне жестоко!
Чехов и Рыбкин: про жизнь |
| 12.12.2009
|
|
Какая-то с амбициозным предубеждением статья. "Сибирский МХАТ", «наш» или
«свой», "после «Красного факела» ...что вас заставило осесть в
Красноярске?" Почему сквозь всю статью читается - "Красный факел" лучший, почему уехал, мог только у нас, мы единственные.. |
|
| Какая-то с явным предубеждением статья. "Сибирский МХАТ" ( |
|
| Интересно, прочитали ли эту статью люди по чьей вине Олег Рыбкин уехал из Новосибирска. И стала ли больше наполнятся касса после его изгнания. Илти уж не надо вспоминать о прошлом сейчас в "Красном факеле" тоже много интересного. Хотя... |
|
![]()
|
![]() |
![]()
|
![]() |
![]()
|
