|
последние статьи >>
полный список статей >>
статьи категории Театр >> |
«Удар» закончился дискуссией на 200 человек |
 Театр «Старый дом» представил результаты второго этапа работы над российско-германским проектом «Удар» по одноименной пьесе Андреса Файеля и его соавтора Гезине Шмидт.
21.10.2009
Категория: Театр
|
Театр «Старый дом» представил результаты второго этапа работы над российско-германским проектом «Удар» по одноименной пьесе одного из самых влиятельных режиссеров-документалистов Андреса Файеля и его соавтора Гезине Шмидт. Для презентации документальной драмы из жизни современного местечка авторы спектакля выбрали форму закрытого показа со скидкой на эскиз, затравкой на эксперимент и эпилогом в виде дискуссии, которая по накалу страстей превзошла сам «Удар», нарочито охлажденный суконно-протокольным ассемблером. Экзальтированные дамы из зала делали гневные антраша, а артисты на сцене на пальцах объясняли, что жестокость — это тоже часть нашей жизни.
Международный «Удар» — экспериментальный продукт «Старого дома» и Немецкого культурного центра им. Гете, невольно бросающий вызов русскому психологическому театру и его апологетам. Основную цель проекта организаторы видят в знакомстве Новосибирска с последними тенденциями немецкоязычной драматургии как одним из самых влиятельных литературно-театральных течений «новой волны». Пуанта же проекта выглядит как своего рода апломб на полупальцах — оторваться от репертуарной рутины и удержать равновесие на гребне свежевыбранного курса.
Ноу-хау «Удара» — работа по системе workshop’ов. Это обычная европейская театральная практика, толком не освоенная российским театром, но широко используемая HR’ом. Развивающий метод групповой работы с активными и самостоятельными участниками и неоднозначной проблемой в центре. Каждый из участников приходит на workshop со своим уникальным и неповторимым опытом, полученным в процессе профессиональной деятельности, и таким же индивидуальным взглядом и отношением к тем или иным проблемам. А результатом этой работы должен явиться новый спектакль и свежее отношение к теме.
Первые публичные репетиции (читки вкупе с семинарами-практикумами) «Удара» прошли в июне этого года. Второй этап завершился закрытым показом и дискуссией. Третий намечен на ноябрь, когда будет представлена полноценная премьера.
Отдельной строкой идет распределение ролей. Тоже вполне себе экспериментальное для «Старого дома». 18 персонажей пьесы распределены между шестью актерами — по три на состав. По словам режиссера спектакля Ронни Якубашка, взаимодействие актеров с несколькими образами убивает сразу двух зайцев: создает эпический способ существования и имитирует небольшую «ячейку общества». И то, и другое суть доминанты режиссерского видения «Удара».
Что же касается самой пьесы, то здесь прежде всего интересна ее претензия на документальность. В основе «Удара» (2005 г.) лежат реальные события 2002 г.: в немецком местечке Потцлов трое подростков зверски убивают своего 16-летнего приятеля. Пьеса рождается из следственного «сора» — отрывков судебных протоколов, допросов и интервью убийц, работников прокуратуры и потцловских жителей. Однако если для суда ключевым моментом является убийство, то у драматургов на первый план выходят, как сказали бы в добрые совковые времена, глубинные проблемы германского общества, его породившие.
Закрытый показ эскизного «Удара» в «Старом доме» планировалось провести для узкого круга зрителей. Однако цепная реакция и сарафанное радио обеспечили стопроцентную явку — зал был забит битком, притом подавляющее большинство составила мыслящая молодежь — та публика, ориентир на которую в недавнем времени взял драмтеатр у Речного вокзала.
Язык пьесы — сдержанный, суконный, документально-неповоротливый. Тон и стиль сценической интерпретации соответствуют. Сценография (Матиас Кох, Штутгарт) «Удара» предельно графична и достаточно условна — стол, скамья, белый подиум в три ступени, призванный развести героев по разные стороны баррикад. Этот нехитрый ход помимо основной нагрузки берет на себя функцию увеличительного стекла — казенный контекст подчеркивается, документальность раздувается прямо на глазах. «Нашу постановку отличает особая драматургическая форма, которую мы попытались сохранить во всем, — поясняет режиссер. — Через сухой зык допросов и интервью, через минимализм художественного оформления мы попытались показать живых персонажей, которые скрываются за этими текстами. Показать
цитируя, но не открывая».
Актер Сергей Безродных продолжает мысль постановщика следующим образом: «Мы не прикрыты здесь, как обычно, образами, гримом, костюмами. Мы здесь, можно сказать, голые. Но здесь важна наша человеческая позиция. Мы должны показать, что самое страшное в нашей жизни — равнодушие, и поставить перед каждым зрителем вопрос: что он из себя представляет?» Актер Василий Байтенгер, в свою очередь, указывает на камень преткновения: «Документальный текст тяжело играть, сказывается отсутствие четвертой стены. Русская театральная школа предполагает переживание и тянет нас в другую сторону, но мы стараемся сдерживать себя». Хотя справедливости ради стоит заметить, что «Удар» при всей своей документальности не является чистой воды вербатимом, скорее это скованная нейтральным переводом художественная обработка реальных монологов и документов, что ничуть не снижает социального пафоса пьесы/спектакля и уж тем более не выводит его за рамки newwriting’а.
Впрочем, для зрительского шока и этой околодокументальности хватает. Миновав домашние рецепты по правильному изготовлению спектаклей и параноидальные придирки к речи и одежде героев, дискуссия прогнозируемо сфокусировалась на трех темах: являются ли подобные «Удару» пьесы/спектакли произведениями искусства; место ли им на сцене русского репертуарного театра; что они дают зрителю — пищу для размышления или повод для саморазрушения.
Актеры, естественно, отстаивали право на постановку. «Когда я впервые прочитала пьесу, я была в шоке, — комментировала актриса «Старого дома» Вера Сергеева. — Я даже спать не могла. Потом я дала почитать текст одной немолодой женщине. Она объяснила мне, что все описанное действительно есть — и такие проблемы отцов и детей, и неумение молодежи общаться без алкоголя. А раз это есть, раз это волнует людей, значит, театр должен не закрывать глаза, а говорить об этом во всеуслышанье».
«Когда ты узнаешь подробности этой ужасной истории, то первым делом хочется принять душ и смыть с себя всю эту грязь, — продолжала актриса Ирина Смолякова. — Тем не менее пьеса не вызывает отторжения, а как всякий драматический материал требует к себе уважения и пристального внимания».
Противники уверяли, что театр должен нести не убийство и насилие, а одно добро, причем это добро, судя по их высказываниям, следовало бы преподносить зрителю в огромной коробке с соответствующей надписью, дабы он в своей умственной незрелости не дай бог не перепутал с чем другим и не наложил на себя руки. Массовое потенциальное самоубийство ПТУ-шников после просмотра «Удара» стало главным аргументом возражателей в пользу изъятия подобных спектаклей из театрального обращения.
Сторонники совдрамовских прожектов, в свою очередь, пытались донести следующее. То, что делается как произведение искусства, произведением искусства и является — это аксиома. Современную и новую драму (на Западе используется более точное newwriting) не стоит воспринимать как случайно занесенный ветром на грядку селекционного драматургического bel canto сорняк. Это нормальное вписанное в традицию течение со своими канонами и уставами. Вего «джентльменский набор» обязательно входят высокий заряд социальности, апелляция к актуальным проблемам, момент эстетической встряски, несхожесть и уникальный терапевтический эффект. На деле это оборачивается тем, что, положив в основу какую-нибудь «общественную язву» во всей ее отвратительности и неприглядности, авторы выводят на сцену реальных, но абсолютно несхожих со зрителем персонажей (чаще всего из другой социальной прослойки и крайне гадких в своих проявлениях), окружают их миром ужасного и ждут, когда, пережив культурный шок и восполнив дефицит сильных ощущений, зритель включит мозг и пропустит проблему через себя. Запад, в частности Германия, Франция и Англия, давно пользуют эту театральную тенденцию. И у тамошних зрителей малоприятные персонажи, их смердящие язвы и физиологические откровения не вызывают отторжения. Тем паче не стимулируют суицидальные комплексы или преступления. В России театральный non-fiction до сих пор проживает на правах нелегала, потому и реакция на этот эпатажный неформат дикая. Современную драму с удовольствием обвиняют во всех грехах и лишают каких бы то ни было художественных достоинств, забывая о главном: театр — это своего рода сваха, которая одновременно представляет желания авторов и потребности зрительного зала.
Юлия Щеткова, «Новая Сибирь» |
| 21.10.2009
|
|
![]()
|
![]() |
![]()
|
![]() |
![]()
|
